Александр Мень. Библиологический словарь
"ГАРНАК,"

Г. открыто развивал богосл. идеи *Ричля, к-рые были неприемлемы для евангелич. ортодоксии. Эти идеи он последовательно провел в своем "Руководстве по истории догматов" ("Lehrbuch der Dogmengeschichte", Bd.1-3, Freiburg, 1886-90), к-рое издал позднее в сокращ. виде (рус. пер.: История догматов, в кн.: Общая история европейской культуры, СПб., 1911, т. 6). Поэтому, когда в 1888 Г. был приглашен богосл. ф-том Берлинского ун-та занять кафедру, Верховный совет Евангелич. церкви выступил с официальным протестом. Только под давлением Бисмарка и самого имп. Вильгельма II протест был отклонен. В Берлинском ун-те Г. работал до 1921; он был избран в Академию наук, состоял директором Прусской гос. б-ки (1905-21), президентом Евангелич. социального конгресса (1903-11) и считался "придворным богословом" Вильгельма II. В зимний семестр 1899/1900 Г. прочел в Берлине для всех ф-тов цикл лекций, к-рые вскоре издал под назв. "Сущность христианства" ("Das Wesen des Christentums", Lpz., 1900). Книга разошлась огромным тиражом и была переведена на все европ. языки (есть неск. рус. переводов, лучший из них вышел в Москве в 1907). В этих лекциях Г. сформулировал свое кредо, причем не просто как ученый-историк, а как христианин, к-рый имеет собственный взгляд на Евангелие. "Сущность христианства", как отметил *Андреев, "у противников Гарнака получила название канонической книги ричлианской секты".

Г. как богослов и библеист.

а) Евангелия, Церковь и догматы. Если *Баур был представителем гегельянства в богословии, то Г., вслед за Ричлем, отдавал предпочтение Канту и неокантианству. Поэтому он не признавал возможности умозрительного постижения запредельных тайн, ограничивая религию областью этики и "внутренних переживаний". Именно это он и считал подлинной сущностью христианства. Желая оставаться на "чисто исторической" почве, Г. задавал вопрос: "что следует считать исходной точкой христианства?" - и отвечал: "Иисуса Христа и Его Евангелие". Однако Христос для Г. - не Откровение Божье, не Богочеловек (ибо что может наука знать об этом?), а только величайший из людей, Который как никто глубоко пережил чувство Богосыновства, что послужило основой апостольской проповеди. Г. не отрицает, что возникновение этой общины тесно связано с верой в Воскресение, но толкует пасхальный догмат в плане "духовном". "Если бы, - говорит Г., - это Воскресение означало лишь, что умершая плоть и кровь вновь ожили, мы живо покончили бы с этим преданием. Но ведь это не так. Уже в Новом Завете различают пасхальное благовествование о пустом гробе и явлениях Христа от веры в Воскресение... Вера в Воскресение зиждется на убеждении в торжестве Распятого над смертью, в силе и благости Бога и в жизни Того, Кто был первородным из многих братьев... Что бы ни случилось у гроба и во время явлений - одно неопровержимо: этот гроб сделался родником нерушимой веры в торжество над смертью и вечную жизнь" ("Сущность христианства").

Т. о., тайна Воскресения есть, по Г., лишь результат необыкновенного воздействия личности Иисуса и Его учения, к-рое есть "сама религия" в ее истинной форме. Г. был убежден, что нашел это "чистое" христианство путем историч. исследования. Между тем историч. исследования никогда не бывают абсолютно объективными. Факты, добытые историком, неизбежно им же интерпретируются. Интерпретировал их и Г. - в свете философии либерального протестантизма, что доказывает его "История догматов". В ней он изобразил развитие церк. и догматич. христианства как историю длительного упадка. Гностики начали "острую эллинизацию" Евангелия, к-рая завершилась в вероучительной метафизике, чуждой учению Христа, а иудео-латинский дух превратил Церковь в организованный институт. Только германский протестантизм сумел вернуться к Евангелию. Но в глазах Г. даже Лютер оказался слишком робким. "Надо, - писал он, - сохранить и продолжить то, что он начал", иными словами, "освободить" Евангелие от наносных пластов, фактически перечеркнуть двухтысячелетний опыт Церкви и обрести "простую веру", веру "в того Бога, Которого Иисус Христос называл Своим Отцом и Который является и нашим Отцом".

Известная доля правоты в концепции Г. есть: церк. история содержит не только высокий христ. опыт, но и печальное наследие веков, когда нередко терялась связь с Евангелием. Однако, по Евангелию, Церковь есть древо, растущее из семени, и едва ли правомерно стремиться снова превратить его в семя. Г. прав, указывая на важность этического аспекта Евангелия, но он сводит к ничтожному минимуму его мистич. содержание, отрицая при этом законность богомыслящего и созерцающего разума. Вот почему, говоря о "сущности" христианства, Г. вынужден преимущественно трактовать факты истории. "Если бы Гарнаку, - заметил в связи с этим Л. Шестов, - поставили условие написать такую книгу о своей христианской вере, в которой бы не было ни истории, ни критики предшествовавших воззрений, я не знаю, мог ли бы он написать больше двух-трех бледных страниц".

Г. искренне верил, что неокантианство - последнее и высшее слово филос. мысли. Поэтому он заботился о том, чтобы привести в согласие с ним евангельскую веру. В результате он обеднил и обескровил духовное содержание НЗ. Тщетны были и его надежды на одобрительную санкцию науки, ибо никакая наука не может подтвердить уникальность Христа. Это область веры, а не историч. исследований. "Христианская Церковь. - признавал Г., - должна отклонять все такие взгляды на Христа, которые сглаживают всякое различие между Ним и другими великими учителями человечества. Он Сам, Его ученики и всемирная история высказались в этом отношении так ясно, что не может быть никакого сомнения". Но это справедливо лишь по отношению к словам Христа и свидетельству учеников, а "всемирная история" в данном случае не имеет решающего голоса, поскольку зависит от толкования историка. Г. не мог не осознавать этого и часто входил в противоречие со своими взглядами на науку как на высший авторитет. "Получается порочный круг, - справедливо указывал *Бердяев, - "сущность христианства" есть религия Гарнака, добытая им непосредственно религиозным чувством, а историческое исследование, не сознавшее своих религиозно-философских пределов, делает вид, что оно определяет "сущность", которая для научного исследования всегда неуловима". Поэтому попытка Г. создать "научно-историческую теологию" явно не удалась. Ее несостоятельность осознали уже ученики Г., в частн. *Барт. Однако идея либеральной христологии в модифициров. виде время от времени продолжает находить отклик (*Бультман, *Кюнг и др.).

б) Ветхий Завет и христианство. В подходе и оценке ВЗ Г. следовал за *Велльхаузеном, разделяя его отрицательное отношение к религии *Второго Храма периода. Но и здесь во взглядах Г. проявилась двойственность. Он считал, что влияние древне-вост. культур (в частн., вавилонской) на ВЗ позволяет трактовать его как сборник мифов. "Этот факт, - писал он, - убийствен для ходячего представления о боговдохновенности". Но в то же время Г. указывал, что важнее всего с о д е р ж а н и е свящ. книг, а не элементы заимствований, к-рые в них есть. Г. высоко ставил "учение пророков и псалмопевцев" и протестовал, когда говорили, что с ВЗ "теперь покончено". Он доказывал, что сохранение ВЗ древнехрист. Церковью (вопреки мнению гностиков и *Маркиона) было великим благом, Библия стала сокровищем христианства. "Как источник назидания, утешения, мудрости и совета, как документ истории она получила неоценимое значение для жизни и для апологетики". И все же ВЗ оставался для Г. символом ненавистной ему организованной, институциализированной Церкви. Он сетовал, что через книги ВЗ в христианство вторгается "более низменный, отживший элемент". Вместо того, чтобы принять ВЗ в свете Евангелия, Г. прямо называл ветхозав. религию "мусором", среди к-рого чудом возникло христианство. И это говорилось после филиппик против "острой эллинизации" Церкви, к-рая погребла ее под "грудами греческой метафизики" (т. е. догматов). Итог этим размышлениям Г. подвел в одной из своих последних книг - в "Маркионе" ("Marcion: das Evangelium vom fremden Gott", Lpz., 1921), в к-рой он с сочувствием говорит о взглядах еретика, считавшего ВЗ порождением злого духа. "Отвергнуть ВЗ во 2-м столетии, - писал Г., - было бы ошибкой, которую отклонила великая Церковь; удержать ВЗ в 16-м столетии было судьбой, от которой Реформация не смогла уйти. Но сохранение его в протестантизме 19-го столетия как канонической основы есть следствие религиозной и церковной косности". В годы выхода "Маркиона" в Германии была развернута пропаганда против ВЗ, начатая еще Фридрихом *Деличем и нем. расистами типа Х. С. Чемберлена. Г. не желал солидаризироваться с ними, но они охотно использовали его идеи.

в) Труды по происхождению новозав. письменности и раннему христианству являются наиболее ценной и позитивной частью наследия Г. После долгого и тщательного изучения первоисточников он пришел к выводу, радикально отличавшемуся от воззрений Баура и *тюбингенской школы, к-рые относили большую часть НЗ ко 2 в. и считали книги НЗ "манифестами враждующих партий". "Евангелия, - возражал им Г., - не "партийные воззвания" и, кроме того, они еще не насквозь пропитаны греческим духом. Главным своим содержанием они еще принадлежат первой, иудейской эпохе христианства... В особенности они отличаются манерой рассказа от всего последующего сочинительства. Этот род литературы, образовавшейся отчасти из подражания рассказам об иудейских раввинах, отчасти из потребности в катехизации, - эта простая и вместе с тем выразительная форма изложения уже через несколько десятков лет не могла быть воспроизведена в полной чистоте... Несомненно, что в главном мы имеем перед собой предание из первых рук" ("Сущность христианства").

Эти взгляды Г. подробно обосновал в двух своих больших работах: "История древнехрист. литературы" ("Geschichte der altchristlichen Literatur bis Eusebius", Bd.1-2, Lpz., 1893-1904) и "К введению в Новый Завет" ("Beitrage zur Einleitung in das Neue Testament", Bd.1-7, Lpz., 1906-16). Последняя книга включает трактаты о ев. Луке, речениях Христовых и Деяниях. Г. относит первые логии к очень раннему времени и вообще считает, что к 80 весь корпус *синоптиков был завершен. В отношении Деяний он придерживался традиционного взгляда на авторство ев. Луки. Лука был греком, врачом, антиохийцем, спутником ап. Павла. Если бы книгу писал другой, было бы непонятно, почему Лука ни разу не упомянут в Деяниях. "Мы-отрывки" в Деяниях, внимание автора к Антиохии, медицинские термины, преклонение перед личностью "апостола язычников" - все эти черты Деяний указывают на авторство Луки. Г. отмечает, что в Деяниях и в Ев. от Луки есть 43 слова, к-рых нет у др. евангелистов. По мнению Г., не исключено, что Лука начал писать Деяния еще при жизни ап. Павла.

Широтой охвата отличается одна из самых известных книг Г. - "Проповедь и распространение христианства в первые три века" ("Die Mission und Ausbreitung des Christentums in den ersten drei Jahrhunderten", Lpz., 1902), переведенная на мн. языки (рус. пер. ряда глав сделан патрологом А. Спасским ("Религиозно-нравств. основы христианства в историч. их выражении. Из истории миссионерской проповеди христианства за первые три века", Харьков, 1907). На основе богатого, детально проработанного материала Г. дает в этой книге картину проповеди христианства от апостольских времен до кон. 3 в. Он рассматривает предпосылки миссии среди язычников в Евангелии, характеризует иудейскую и греко-римскую среду той эпохи, описывает переход от миссии в Палестине к миссии за ее пределами, дает блестящий очерк служения ап. Павла и др. благовестников. За историч. главами следует анализ содержания и методов миссионерской деятельности, состава общин, их жизни и отношения к окружающему миру. Осн. вывод книги Г. заключается в том, что победу христианству принес прежде всего высокий религ. и нравств. дух верующих во Христа.

Несмотря на то, что многие богосл. установки Г. утратили актуальность после 1-й мировой войны, в л и я н и е его как ученого оставалось глубоким и длительным. Этому он обязан своим исчерпывающим знанием источников, мастерством изложения, глубиной историч. анализа. Глубоковский писал, что Г. "везде вносит живую мысль творчества, выдвигает новые задачи и открывает неожиданные перспективы. Самые его крайности сопровождались тем, что вызывали горячее обсуждение во всем ученом мире". Из рус. авторов наибольшее влияние Г. оказал на *Трубецкого.

В рус. пер.: Взгляд на Сократа церк. писателей первых веков, ВиР, 1905, №18; Сущность христианства, М., 1907; Церковь и государство до образования государств. Церкви, в кн.: Из истории раннего христианства, М., 1907; Монашество, его идеалы и его история, СПб., 1908. Проч. соч. Г. указаны: ODCC, р. 620.

Б е р д я е в Н., О "Сущности христианства" Г., "Живая жизнь", 1907, №2; В и н о г р а д о в В. П., Иисус Христос в понимании Ренана и Г., Серг. Пос., 1908; Г р и г о р ь е в К., Сущность христианства (Das Wesen des Christentums): Лекции проф. Берлинского ун-та А. Г., ВиР, 1903, №1-7; К е р е н с к и й В.А., Школа риглианского богословия в лютеранстве, Каз., 1903; К у л ю к и н С. Л., "Сущность христианства" проф. А. Г., Пг., 1902; Л е б е д е в А. П., Церк. историография в главных ее представителях с IV по ХХ в., в его кн.: Собр. церк.-историч. соч., СПб., 19032, т.1; е г о ж е, "Сущность христианства" по изображению церк. историка А. Г., Серг. Пос., 1901; Л е п о р с к и й П. И., Христианство и современное мировоззрение: По поводу кн. А. Г. "Сущность христианства", ХЧ, 1903, №1-3; [М и т я к и н А.], Мнение Г. о Воскресении Христовом, "Странник", 1903, №4; НЭС, т. 12; ПБЭ, т. 4, с.110-123; *П о с н о в М. Э., Новые типы построения древней истории Церкви, К., 1909; е г о ж е, О личности Основателя христ. Церкви, СПб., 1910; е г о ж е, Евангелие Иисуса Христа и евангелие апостолов о Христе, ТКДА, 1911, №3; диак. С а х а р о в Н., Очерки религ. жизни в Германии, БВ, 1903, №7/8; С п а с с к и й А., Новый труд проф. Г. по истории распространения христианства, ВиР, 1905, №11; Э р н В., Методы историч. исследования в кн. Г. "Сущность христианства", в его кн.: Борьба за Логос, М., 1911; G e n t h e, S. 134-43; G l i c k G.W., The Reality of Christianity: A Study of Adolf von Harnack as Historian and Theologian, N. Y., 1967; ODCC, p. 620; RGG, Bd. 3, S. 77-79; TTS, S. 44-9; Z a h n - H a r n a c k A., Adolf von Harnack, B., 19512.